Кричать о политзаключенных нужно все громче

Я пишу сейчас лишь о нескольких политзаключенных – о тех, кого знаю лично. Просто нужно помнить, что таких в Беларуси – тысячи.

Журналист и террорист – для Лукашенко одно и то же

Пожалуй, журналист Анджей Почобут – единственный белорусский политзаключенный, о котором ничего не нужно объяснять читателям «Газеты Выборчей». Кто читает газету – тот читал и статьи Почобута о Беларуси. Уже больше двух лет Анджей пишет только письма из тюрьмы. А мы – его коллеги – пишем о нем.

Я не знаю, назовут ли когда–нибудь в честь журналиста «Газеты Выборчей» Анджея Почобута улицы, но единицу измерения санкций в отношении белорусского режима «один Почобут» можно вводить в употребление уже сегодня. Гродненский суд приговорил его к 8 годам тюрьмы за «призывы к санкциям» и «разжигание розни» – на следующий день Польша закрыла пограничный переход Бобровники. Министр внутренних дел Польши Мариуш Камински тогда сказал, что как только журналист окажется на свободе – переход будет немедленно открыт. Апелляционный суд оставил приговор в силе – в тот же день МВД запретило въезд в Польшу фурам, зарегистрированным в Беларуси и России. Сигнал настолько прост, что в нем невозможно при всем желании найти потайные смыслы: пока не выпустите, будут санкции, а если с Анджеем что–то произойдет в тюрьме, закрытая для фур граница покажется детской игрой.

Лукашенко, в свою очередь, пытается сделать из Почобута товар. В марте он, выступая перед депутатами, театрально возмущался: «Как можно человека обменять на пункт пропуска?!» И тут же предлагал обмен на тех активистов, которые успели сбежать из Беларуси и которым Польша предоставила защиту.

Проблема в том, что сам Анджей Почобут ни на торговлю, ни на обмен не согласен. Лукашенковский пропагандист Юрий Воскресенский (в 2020 году он сам успел несколько месяцев посидеть в СИЗО, а затем был освобожден и приближен к Лукашенко) весной рассказывал в эфире государственного телевидения, как по поручению Лукашенко попросил следственный комитет организовать ему встречу с арестованным журналистом. И ему разрешили. «Для нормализации белорусско–польских отношений нужно было убрать этот камень преткновения», – говорил Воскресенский в телеэфире 3 апреля. Камень преткновения – это, разумеется, Анджей Почобут. По словам Воскресенского, целью той встречи было убедить Анджея согласиться на освобождение с условием выезда в Польшу. «Но он накинулся на меня и вел себя, как социопат», – говорил Воскресенский.

Нет, Воскресенский, ты не прав. Почобут вел себя не как социопат, а как герой. Он счел ниже своего достоинства даже разговаривать на эту тему. Он отказался быть товаром. Он не предал ни Беларусь, ни Польшу. Он остался собой даже в тех чудовищных условиях – Анджеем Почобутом, блестящим журналистом, принципиальным человеком, отважным мужчиной, несгибаемым борцом с несправедливостью. В современной Беларуси эти качества сами по себе уже становятся составом преступления.

Анджей Почобут не просто получил 8 лет – в октябре прошлого года КГБ Беларуси внес его в список террористов. Официально это называется «Перечень лиц, причастных к террористической деятельности». А это означает запрет на любые финансовые операции. Вне тюрьмы это невозможность открыть банковский счет, продать или купить квартиру или автомобиль, оплатить коммунальные услуги. А в тюрьме это означает, что даже близкие родственники не могут посылать Анджею денежные переводы, чтобы он смог что–то купить себе в тюремном ларьке или выписать журнал. Наличные деньги в тюрьме запрещены, а любые безналичные расчеты запрещены для тех, кто в списке террористов. И это еще один вид наказания плюс к восьмилетнему сроку. Точнее, еще один вид мести – именно так мстят выдающимся людям те, кто рядом с ними чувствует себя ничтожествами.

«Перед бандитами не встаю!»

В Беларуси брестчанку Полину Шарендо-Панасюк называют белорусской Жанной д’Арк. Полина – политолог, окончила университет в Бресте, а магистратуру – в Польше. Зарабатывала преподаванием польского языка. Свой выбор – политическую активность и сопутствующие ей риски – Полина выбрала еще в юном возрасте, когда окончание университета совпало с подписанием договора о союзном государстве Беларуси и России. Она возглавила брестское отделение молодежной оппозиционной организации «Малады фронт», потом стала координатором гражданской кампании «Европейская Беларусь» по Брестской области. Вместе с мужем Андреем они были одной из самых активных семей этого города и организовывали акции протеста. Их обоих часто задерживали и отправляли на 15 суток по административным делам. Разумеется, в августе 2020 года Полина участвовала во всех акциях протеста. За ней пришли 3 января 2021 года.

В квартиру, где Полина находилась с младшим сыном – четырехлетним Стахом, – взломали дверь и ворвались вооруженные люди в балаклавах, в черной форме без опознавательных знаков. Это мог быть кто угодно – бандиты, грабители, спецподразделение, убийцы. Маленький Стах испугался и заплакал. И Полина сделала то, что на ее месте сделала бы любая мать, – сорвала балаклаву с первого подвернувшегося под руку. Ее увезли в тюрьму. Сорванная балаклава позволила обвинить ее еще по одной статье.

Шли арестовывать Полину по статьям «оскорбление Лукашенко» и «оскорбление представителя власти», а благодаря балаклаве обвинили еще и в насилии в отношении сотрудника милиции. Первый тюремный срок по приговору был относительно небольшим – два года лишения свободы (хотя, если честно, «небольших» сроков не бывает: в тюрьме невыносимо и неделю, не говоря уже о годах). Но он оказался не последним. Это стало понятно уже во время суда.

Диалог Полины и судьи невозможно не процитировать:

– Обвиняемая, встаньте!

– Перед бандитами не встаю.

– С какого дня под стражей?

– Захвачена в плен 3 января.

– Хотите заявить отвод составу суда?

– Вы не суд.

– Вы заявляете мне отвод?

– Заявляю всей системе.

– Вы признаете вину?

– А вы признаете, что участвуете в политических репрессиях?

– Вопросы суду не задают. Виноватой себя не признаете?

– Дать отпор бандиту — честь и обязанность гражданина.

– Обвиняемая, есть ли вопросы?

– Вам не стыдно?

– Вопрос снимается.

– Совесть есть?

– Вопрос снимается.

Заключенные женской колонии №4 в Гомеле, куда привезли Полину, шьют форму для милиции. Полина сразу же отказалась это делать. И снова был суд по новому уголовному делу – о неподчинении требованиям администрации колонии. Ей добавили еще год и перевели в другую колонию – №24, в Заречье Речицкого района. Впрочем, шьют ли там форму и для кого, Полине узнать не удалось – ее сразу же отправили в ШИЗО (штрафной изолятор). Это холодная сырая маленькая камера, в которой запрещено все: письма, газеты, книги, прогулки. С 5 утра до 10 вечера заключенный может только стоять или сидеть на узкой железной табуретке. В такой камере Полина провела больше 200 дней. А в конце мая, когда ей сообщили о новом суде – снова о неподчинении администрации, – Полина Шарендо-Панасюк написала заявление об отказе от белорусского гражданства. Она написала, что в Беларуси оккупационный режим, который уничтожает независимость страны, участвует в войне в Украине и убивает политзаключенных в тюрьмах. С этим режимом, пишет Полина, она не хочет иметь ничего общего. После этого Полину увезли в психиатрическую больницу – якобы для проведения судебно–психиатрической экспертизы. Что в действительности с ней там могут сделать – можно себе представить, если почитать воспоминания советских диссидентов, к которым применяли методы карательной психиатрии. Если Полину не сломали пытки, угрозы, карцер – значит, надо попробовать психотропные препараты.

Муж Полины Андрей Шарендо убежден: пока Лукашенко у власти, на свободу она не выйдет. Это понимает и сама Полина. Статья о неподчинении администрации может применяться бесконечно. И для Полины не существует той заветной, точно известной даты окончания срока. Известно лишь условие: не станет Лукашенко – будет свободной она. И все остальные.

«Наших слез они не увидят»

С тех пор как Беларусь оказалась под властью Лукашенко, ни одна акция протеста в Минске не обходилась без Елены Лазарчик. Кроме троих детей, обычной скучной работы в жилищно-коммунальном хозяйстве, родителей и дачи, у нее еще и обостренное чувство справедливости. Поэтому сразу же, как только Лукашенко провел своей первый референдум в 1995 году и вернул советскую символику вместо национальной, Елена примкнула к тогда еще немногочисленному сопротивлению. Множество задержаний, административных судов, штрафов – обычная жизнь белорусского оппозиционера на протяжении десятилетий.

В 2020 году, можно считать, именно с Елены в Минске начались женские марши. 17 сентября 2020 года ее задержали, когда она выходила из офиса правозащитного центра «Вясна» (того самого, руководитель которого Алесь Беляцкий в прошлом году получил Нобелевскую премию мира, уже сидя в тюрьме). В тот день ее еще не отправили в тюрьму на восемь лет – это сделали позже, через год. А в тот день просто продержали до 11 часов вечера в отделении милиции и отпустили. Но за это время Артема, сына-первоклассника Елены, отправили в приют, поскольку мать не пришла за ним в школу. При том, что старшая дочь Лены была уже совершеннолетней и с такой просто задачей, как забрать младшего брата из школы, справилась бы легко, – ей просто не позвонили.

Известие о том, что сына Елены Лазарчик отправили в приют, на следующий день разлетелось по социальным сетям. И в субботу, 19 сентября 2020 года, сотни минчан собрались возле приюта Фрунзенского района Минска. Пришли с подарками для Артема, обвешали забор плакатами «Не трогайте детей!». И когда в приют пришла Елена, ей поспешно выдали ребенка, чтобы только увела за собой людей подальше от казенного заведения. И сочувствовавшие женщины, собравшиеся там, вдохновленные этой маленькой победой, пошли стихийным маршем в центр города. С тех пор по субботам женские марши в Минске стали традицией – пока протест на уничтожили массовыми репрессиями.

За Еленой пришли 30 декабря 2021 года. Выломали дверь и увели ее. Лена успела пообещать Артему, что скоро вернется. Первое время он даже не хотел заходить в ее комнату: «Не хочу туда, там мы были с мамой!» Потом смирился и сейчас пишет ей письма в тюрьму. Дети политзаключенных взрослеют так же быстро, как дети на войне. Опеку над Артемом оформила его старшая сестра Марина. А Лену обвинили по четырем статьям уголовного кодекса – от оскорбления Лукашенко до создания экстремистского формирования – и приговорили к восьми годам лишения свободы. Причем во время следствия ее держали даже не в минской тюрьме – увезли в Могилев, чтобы Марине было труднее и дороже возить матери передачи.

С января Елена Лазарчик находится в гомельской женской колонии. С тех пор, как ее туда привезли, адвокат ни разу не смог с ней встретиться – его просто не пускают под надуманными предлогами. Дочь подозревает, что Елену держат в карцере – если к человеку не пускают адвоката, если лишили передач и свиданий, если письма не приходят месяцами, это всегда может означать лишь одно: он в том самом пыточном карцере, где его пытаются сломать.

Незадолго до приговора Елене удалось передать на свободу свой тюремный дневник. Вот что она писала, сидя в камере могилевской тюрьмы: «Здесь свой особый мир. Несмотря ни на что, люди живут и находят повод порадоваться. Тому, что кто–то выходит на свободу. Или тому, что кто–то получил письмо. Или что кто–то идет на свидание и увидит наконец своих близких. Мы отмечаем дни рождения, дарим подарки, делаем торт. Мы помогаем друг другу и всем делимся. Мы рассказываем смешные истории и поем песни. «Вы здесь для того, чтобы страдать!» – говорят нам они. И делают для этого все. Но мы смеемся им в лицо. И радуемся солнцу и небу на прогулке. Собаке, сидящей в вольере, котенку во дворике. Или просто траве и одуванчикам. Любой мелочи, на которую прежде не обратили бы внимания. Конечно, порой бывает грустно. Хочется просто пройтись по улице. Прогуляться. Увидеть людей. Просто идти, куда глаза глядят. Без конвоя. Без окриков: «Стоять! Лицом к стене! Руки за спину!» Просто быть свободной. Как мало и как много. Опять парадокс. Но мы распрямляем спину, поднимаем голову повыше и идем с гордым видом. Наших слез они не увидят. Никогда не показывай свою слабость врагам. В любой непонятной ситуации делай гордый вид. Только так. В наших глазах они не увидят страха. Только ненависть и презрение. Говорят, есть время любить и время ненавидеть. Что ж, сейчас время ненавидеть. И все же мы надеемся, что для нас еще настанет время любить. Мы ждем, надеемся и верим. Только эта вера дает нам силы бороться».

Политзаключенный навсегда

Анджей, Полина, Елена однажды вернутся домой. Скоро ли – зависит от нас, белорусов, и, конечно, от жесткости западных санкций. А вот Николай Климович уже никогда не вернется домой. При том, что срок у него был самый маленький – всего лишь год лишения свободы. Но этого оказалось достаточно, чтобы его убить.

Николаю был 61 год. Житель и патриот Пинска, он очень любил свой город, Беларусь и свободу. Он вел блог о Пинске и всегда участвовал в акциях протеста. Из-за активной гражданской позиции он не мог устроиться на работу – в Беларуси это всегда было проблемой, особенно в небольших городах, где все активисты были известны государственным органам. В 2020 году, когда его обложили крупными штрафами за участие в протестах, Николай выгуливал чужих собак, чтобы хоть немного заработать. В 2022 году он перенес инсульт. Потом ему сделали операцию на сердце и дали инвалидность второй группы. Он должен был постоянно находиться под наблюдением врача и принимать множество сильных препаратов.

Николая Климовича арестовали в декабре прошлого года. Причина – репост карикатуры на Лукашенко. Через три дня ему стало плохо, в тюрьму вызвали «Скорую помощь», и Николая увезли в больницу. Следователи определили ему мерой пресечения подписку о невыезде, чтобы инвалид до суда оставался дома, под наблюдением врачей. Его инвалидность, его скверное самочувствие – все это было известно судье и приобщено к материалам дела. Да и санкция статьи 368 уголовного кодекса («оскорбление Лукашенко») предусматривает разные виды наказаний – от штрафа до домашнего ограничения свободы. Николай говорил в суде, что если он попадет в тюрьму, то умрет там. Тем не менее пинский судья Андрей Бычило приговорил его к году заключения. Николая Климович взяли под стражу в зале суда 27 февраля. В тюрьме он прожил чуть больше двух месяцев и умер 6 мая. Он никогда не вернется домой и не увидит свою страну свободной. А мы всегда будем чувствовать себя виноватыми за то, что не уберегли хорошего честного человека. Вот только сомневаюсь, что те, у кого поднялась рука отправить инвалида на смерть за репост чужой карикатуры, хоть на секунду ощутили вину, узнав о его смерти. Белорусские каратели – это иной биологический вид, которому не присущи совесть, стыд, вина. Их жизнь – это безусловные рефлексы.

Время от времени я захожу на страницу Николая в «Фейсбуке». Не хочу верить, что больше никогда не будет его постов – с любовью к родному Пинску и Беларуси. И очень хочу верить, что мои друзья вернутся из тюрем намного раньше, чем закончатся их сроки. Я написала всего лишь о нескольких из тысяч, но любой белорус может рассказать истории своих знакомых, друзей, родственников, которые сидят в тюрьмах. Репрессии – как война, они затронули каждого. Если ты не сидишь в тюрьме – значит, сидит твой брат, или одноклассник, или сосед. И нечеловеческие страдания, пытки, угрозы – это сейчас жизнь тысяч белорусов. Пожалуйста, помните о них. Пожалуйста, помните о нас.