Максим Винярский: «В человеке должна быть искра»

Как выстоять в сложное время, остаться человеком и отвоевать свободу?

Об этом сайт Сharter97.org решил поговорить с известным белорусским «фридом файтером» (freedom fighter — англ. борец за свободу), координатором гражданской кампании «Европейская Беларусь» Максимом Винярским.

Максим Винярский сегодня является рекордсменом по числу отбытых административных арестов (отбывая по 10-15 суток ареста он в итоге за последние 10 лет отсидел уже более года в тюрьме).

– Максим, вы часто бываете за решеткой из-за своей политической деятельности. И почти всегда выходите за ворота тюрьмы с огромными сумками с книгами. Знаю, что вы очень много читаете. Повлияли ли прочитанные книги на формирование ваших взглядов, личности?

– На самом деле, сколько я себя помню, книги – самые разные – всегда были рядом. Может быть, это связано с тем, что моя мать — преподаватель русского языка и литературы, возможно, с чем-то иным. Наверное, именно это сильнее всего повлияло на то, чем я занимаюсь сейчас. «Нужные книжки в детстве читал», как пел Высоцкий.

Кроме того, у нас в семье всегда, в том числе в 1980-е годы, отмечали религиозные праздники — Рождество, Пасху. Сейчас для меня это дни из наиболее ярких воспоминаний детства. С этим связаны и первые мысли о том, что что-то не так с обществом, ведь в это же самое время в школе нам рассказывали о том, что религиозные праздники отмечать нельзя, что они противоречат устоям общества. Таким образом, принуждение к двоемыслию, противоречия между тем, что я вижу в книгах или слышу от близких людей и тем, что говорили в школе или по телевизору было для меня заметно еще в детстве. Наверное, именно это оказало максимальное влияние на восприятие окружающей действительности, на формирование мировоззрения.

Уже в юности кроме художественной литературы мне начали попадать серьезные книги, из которых становилось понятно, чем являлась на самом деле то государство, в котором я родился. В доме всегда были среди прочих, и те книги, которые, как минимум, сложно было достать, чтение которых не приветствовалось властями. Понятно, что с нами — детьми — их содержание не обсуждали, но какие-то разговоры, обмен мнениями доходил и до нас.

Одной из первых подобных книг, которую я сам прочитал, был «Крутой маршрут» Евгении Гинзбург – воспоминания о советских лагерях и временах сталинских репрессиях. Помню, что после ее прочтения было ощущение, что такое больше никогда не должно повториться. Кстати, также думала и автор книги. Об этом – об «иллюзии близкой полной свободы» – Гинзбург писала в одной из последних глав, которая называлась «Перед рассветом». И с сожалением отмечает, что в то время, когда освобождали из лагерей советских диссидентов, происходили печальные события в Чехословакии.

Похожие ощущения были и у меня, и у многих моих одноклассников, друзей в начале 1990-ых. Советский Союз уже исчез, была восстановлена независимость Беларуси. По телевизору транслировались заседания Верховного Совета, была возвращена историческая символика, независимые газеты издавались многотысячными тиражами. Все говорило о том, что ужасы, описанные в том числе и в «Крутом маршруте», больше никогда не повторятся, возврата к темному прошлому быть не может.

– Евгения Гинзбург сама со временем назвала ощущение свободы «иллюзией». Когда вы поняли, что прошлое никуда не ушло?

– Началось все с референдума 1995 года и возвращения советской символики. Но при этом, даже после этих событий бело-красно-белый флаг и герб «Погоня» какое-то время не запрещали и давления на людей, которые их использовали, не оказывали. Многие носили значки, было ощущение, что это ненадолго, что референдум — просто какое-то недоразумение, и скоро все вернется на свои места.

Уже после разгона Верховного Совета для меня стало четко понятно, что страна идет куда-то не туда, и, чтобы это неправильное движение остановить, нужно что-то делать. Как когда-то сказал Жан-Поль Сартр, «ты всегда в ответе за то, чему не пытался помешать». Это на самом деле так. Мы несем моральную ответственность за все то, что происходит вокруг нас, в том числе и за то, что мы не замечаем, либо пытаемся не заметить.

У всех нас изначально есть какая-то внутренняя искра, то, что принято называть душой. Она жива до тех пор, пока человек не окаменевает, не становится безразличным, равнодушным. Такое может случиться с любым. И вот именно в тот момент, когда что-то, неважно что, мешает нам замечать несправедливость, говорить то, что думаем, именно тогда это живое умирает. Это может происходить незаметно. Сначала кажется: «я что-то не сказал», «я куда-то не пошел», «я всего-лишь промолчал, забыл, не заметил». Но в результате ты становишься еще одним маленьким винтиком или колесиком в машине, которая уже уничтожила тебя и теперь, с твоей помощью, уничтожает других.

– Помните момент, когда впервые пришлось «не промолчать»?

– Дело в том, что я учился в той же школе, в которой работала преподавателем моя мать. Конечно, с одной стороны, из-за этого я не мог себе позволить каких-то хулиганских выходок. Если кому-то из учителей приходилось вызывать в школу, искать и долго ждать родителей других учеников, то со мной вопрос решался в течение пяти минут. С другой стороны, я в какое-то время понял, что мои возможности для отстаивания своей позиции или для того, чтобы заступиться за кого-то из одноклассников перед преподавателем, намного больше, чем у других. И, бывало, пользовался этим. Об этом знали и учителя, которые допускали не совсем педагогические приемы в общении с учениками. В моем классе они вели себя намного приличнее, чем в параллельных.

– А после школы?

– Сразу после окончания школы — я даже не могу назвать более-менее точную дату, когда это произошло — я уже принимал участие в сопротивлении. Мы вместе с друзьями по кружку журналистики в Дворце молодежи, который, кстати, вела журналистка Белорусского радио Екатерина Агеева, распространяли листовки с информацией об акциях оппозиции и независимую прессу.

– Вы упомянули кружок журналистики. Это было как-то связано с планами дальнейшей жизни?

– Скорее было просто близко по духу, интересно. Журналистика в то время, наверное, была наиболее близка к моему пониманию того, как можно и нужно бороться за справедливость, «не молчать». Тогда для независимых СМИ на первом месте была свобода информации, свобода слова, свобода писать обо всем и свобода давать свою оценку всему. Сегодня, к сожалению, многие из них занимаются самоцензурой, стараются приспособиться и не замечать какие-то неприятные вещи, которые происходят вокруг.

– Сегодня вас знают как уличного бойца. Помните первую акцию, в которой принимали участие?

– Конечно. И первую акцию, и первый арест. Это был Марш Свободы 17 октября 1999 года. Помню, что шел на него сразу после того, как получил паспорт. Было какое-то ощущение, что я уже полноправный гражданин, за меня никто не отвечает и пора делать свой выбор. Я шел в середине колонны. Помню чувство, что не могу даже осознать масштаб акции, потому что не было видно начала и конца шествия. Когда начались столкновения с милицией на Ульяновской я был среди тех, кто держал огромный бело-красно-белый флаг. В какой-то момент стало понятно, что шествие разгоняют, и довольно жестко. Нам нужно было быстро решать, как его спасать. Флаг уже был свернут, кто-то предложил уходить через соседние дворы — другого пути уже не оставалось, улица была заблокирована, брали всех. Помню, что возникла идея спрятать флаг, позвонив в выбранную наугад квартиру. Другого способа просто не было, поскольку дворы, как оказалось, тоже были «забиты» силовиками. У одного из подъездов меня тогда и «взяли».

– Знаю многих людей, для которых первое «взяли» означает прекращение участия в Cопротивлении…

– Знаю еще больше тех, для кого это означает еще большее участие в Сопротивлении (смеется). По крайней мере, я тогда четко понимал, что уличные акции становятся единственным способом как минимум выражать свою позицию. А очень часто — и лучшим инструментом, с помощью которого можно что-то поменять в стране. Поэтому уже в следующем году я принимал участие во всех крупных демонстрациях протеста.

– Не мешало работе?

– Долгое время нет. Тогда я работал оператором компьютерного класса в Технологическом университете. Интересно, что в то время многие преподаватели не скрывали своей поддержки оппозиции, треть носила бело-красно-белые значки. Попытка исключить или уволить кого-то за его взгляды тогда выглядела бы дикостью. Знаю, что похожая ситуация, за редким исключением, была и в других вузах. Спустя несколько лет на работе возникли проблемы из-за общественной деятельности, которые сейчас фактически переросли в запрет на профессию.

– Вернемся к общественной деятельности. Вы были одним из лидеров движения «Зубр» в Минске…

– Со многими активистами «Зубра» я был знаком, пересекались на массовых акциях. Одна из них прошла 21 июля 2004 года — в десятую годовщину правления Лукашенко. Это была яркая и запоминающаяся акция, организованная движением «Зубр» и стилизованная под фильм «Матрица». Называлась она «Добро пожаловать в реальный мир». После ее окончания я близко познакомился с Дмитрием Бондаренко, Евгением Афнагелем, Павлом Юхневичем — 10 суток мы провели в 20-й камере тюрьмы на улице Окрестина. Запомнилась атмосфера, которая там была. Постоянно звучали анекдоты, проводились лекции, обмен опытом, планировались следующие мероприятия. Часто я просто забывал, что нахожусь за решеткой.

Запомнилось, что при малейшем нарушении наших прав, либо, если нам что-либо нужно было, Дмитрий Бондаренко громко стучал в дверь и требовал от сотрудников милиции соблюдения закона и выполнения наших требований. К концу моего ареста охранники боялись подходить к дверям камеры.

Там, в тюрьме, мы отметили и мой день рождения, и День восстановления независимости 27 июля. Было очень здорово, и я тогда принял решение, что с этими людьми добиваться того, о чем говорилось ранее, будет намного проще и интереснее.

Так оно и получилось в дальнейшем. Осенью 2004 года стартовала кампания «Скажи Лукашенко НЕТ», которую, в основном, вел «Зубр», были ежедневные акции на Октябрьской площади, перфомансы, сотни интересных людей и мероприятий.

– Вы принимали участие в акциях протеста не только в Беларуси. Что больше запомнилось?

– Я участвовал в нескольких акциях протеста в России. Первая из них — это Марш несогласных в Москве в 2007 году. Потом были акции протеста против переизбрания Владимира Путина 6 мая 2012 года, солидарность с Pussy Riot. Можно было проводить параллели с белорусской действительностью десятилетней давности и в действиях властей, и в поведении участников протеста. Невооруженным глазом было видно, как Путин учится строить диктатуру у Лукашенко.

Затем был Майдан в Киеве. Первый раз я побывал там в начале декабря 2013 года, затем – в январе 2014 года. Первое, что бросилось в глаза — насколько разные люди там собрались. Рядом стояли анархисты и националисты, сторонники разных политиков и партий. Все были объединены одной целью. Больше всего запомнилось выступление со сцены перед десятками тысяч участников акции. Когда видишь перед собой это море людей, понимаешь, что участвуешь в чем-то очень важном, делаешь историю. После этого были сотни слов поддержки и солидарности с Беларусью и с нашими политзаключенными. Весь вечер мы слышали благодарности и заявления о готовности украинцев приехать на нашу Площадь в Минск и участвовать в свержении диктатуры в нашей стране.

Было ощущение всеобщего братства смелых, искренних людей. Причем именно рядовых участников, а не лидеров Майдана. Было заметно, что политики не сильно верили в победу, в отличие от активистов и обычных людей. Похожее чувство было и у нас в 2001 и в 2006 году, когда «наши» кандидаты в президенты не были готовы к Площади, боялись ее и призывали людей расходиться. Совсем другая ситуация у нас была в 2010 году, когда лидеры пошли в тюрьмы, а большинство их сторонников, народ, оказались не готовы защищать их.

– В 2015 году вы были уже одним из организаторов протестов против фальсификации «выборов»…

– Не я один. В отличие от предыдущих Площадей, акция протеста после так называемых «президентских выборов» в 2015 году носила исключительно символический характер. Просто нужно было показать, что не все белорусы согласны с тем, что их в очередной раз обманули, чтобы потом не было стыдно. Кроме того, это был протест не столько против обмана на «выборах», сколько против пассивности оставшихся в Беларуси политиков на протяжении всех пяти лет, которые прошли после Площади 2010 года.

– Сейчас ситуация изменилась?

– Изменилась. Весенние протесты прошлого года показали, что огромное количество людей наконец поняли, что кроме них самих, никто не станет бороться за их будущее. Без решительных действий, без выхода на улицу ничего никогда в этой стране не изменится. Десятки тысяч людей почувствовали свободу, осознали свою силу. Такое не забывается, поэтому Беларусь после 2017 года уже никогда не станет прежней.

– Для многих, особенно для тех, кто присоединился к Cопротивлению в последнее время, вы являетесь примером. Что вы хотите посоветовать им?

– Всегда оставаться людьми, любить и ценить свою личную свободу. Тогда перед ними никогда не встанет вопрос, бороться за свою страну или жить тихой скучной жизнью, выступать против несправедливости или становиться соучастником преступлений, молчать или говорить. Выстоять, не согнуться перед сильным противником, обстоятельствами, окружающими дорогого стоит. Но, наверное, именно это позволяет сохранить ту искру, о которой мы говорили вначале, без которой человек перестает быть человеком.