Диалог с прорвой

Владимир Кобец во время избирательной кампании был сначала руководителем инициативной группы, а потом начальником штаба моего мужа.

Когда-то эколог Володя работал в министерстве природных ресурсов, потом был одним из основателей и руководителей легендарного белорусского молодежного движения «Зубр». В нем редким образом сочетались способности госслужащего, которого не пугает рутинная бумажная работа, и уличного активиста. В штабе он был незаменим.

Володю арестовали не на площади и даже не в ночь на 20 декабря. Он в ту ночь смог уйти. Володю задержали 21 декабря на выходе из книжного магазина в центре Минска. В магазине он встречался с женой Ульяной. Володю вычислили по мобильному телефону Ульяны. Когда Кобец вышел из магазина и краем глаза заметил быстрое приближение крепких мужичков, он понял, что это — за ним.

С Володей сразу же начали «работать» кагэбэшники. Одним из самых мерзких приемов, который они использовали, было липовое освобождение через трое суток. Именно трое суток человек остается в качество задержанного, а дальше его или освобождают, или предъявляют обвинение и оставляют в тюрьме. Кобец на допросах говорил то же, что и все: беспорядков никаких не устраивал, стекла не бил, а кто бил — не видел. И всё это было правдой. Через трое суток его вызвали к следователю и сказали, что его отпускают домой. Мера пресечения — даже не подписка о невыезде, а обязательство о явке. И даже придвинули телефон: «Звоните домой, пусть жена встречает».

Володя, который уже успел подумать о том, что в ближайшие лет десять семью может и не увидеть, был потрясен. Позвонил Ульяне: «Жди, я скоро буду!»

Вместо этого Володю под конвоем повезли в городскую прокуратуру. Там все тот же гундосый и плюгавый прокурор, что зачитывал мне постановление о заключении под стражу, пробубнил, не отрываясь от бумаг: «Всё вы знаете, в штабе работали, значит, всё слышали».

Кобец всё понял: во-первых, никакие прокуроры тут ничего не решают, во-вторых, от него потребуют показаний против Андрея Санникова. Первое оказалось верным, второе — не совсем. От Володи не ждали показаний — конечно, если бы согласился, то получил бы какой-нибудь пряник в виде камеры с условиями получше. Но в отношении Володи у КГБ были совершенно другие планы.

Уже раздавленного событиями дня его бросили в другую, переполненную, камеру, отобрав новый комплект постельных принадлежностей и всучив вместо него рассыпающийся плед, сбитый в комки матрац и грязную подушку. Даже деревянный «шконарь» на полу камеры не помещался, и Кобец спал прямо на бетонном полу. А наутро Володю плотно взяли в разработку оперативники.

Ему сразу объявили, что параллельно в разработке находятся его жена и все близкие. Рассказывали, что их будущее зависит от его поведения здесь и от готовности сотрудничать. Почти ласково спрашивали: «Как вы думаете, почему все остальные руководители инициативных групп уже на свободе и только вы здесь?» Намекали: расскажи о том, кто финансировал Санникова, и о планах оппозиционных кандидатов на 19 декабря. Прямо говорили, что ни прокуратура, ни суд ничего не решают, — они лишь оформят должным образом решение, принятое в КГБ. Рассказывали Володе подробности о заседаниях штаба и неформальных встречах во время избирательной кампании, демонстрируя полную осведомленность даже в мелких деталях. К примеру, похохатывали, рассказывая, как все мы собрались за несколько дней до выборов у Паши Маринича из «Европейской Беларуси», ели плов с пивом и слушали песню группы «Ленинград» «Прощай, п…добол!» Песенка их особенно развеселила.

Володе живописали его будущее в лагере. По статье «Организация массовых беспорядков» можно получить от 5 до 15 лет тюрьмы, и ему угрожали десятью из возможных пятнадцати. И все время подводили к тому, что выход есть: нужно только подписать одну бумагу — и можно идти домой. Объясняли, что это единственный выход, иначе — лагерь, и надолго. После всех моральных и физических издевательств Володя согласился написать расписку «о добровольном согласии на оказание содействия органам государственной безопасности Республики Беларусь в осуществлении ими их конституционных обязанностей». И после этого его освободили.

Впрочем, освободили — это мягко сказано. Вышвырнули из тюрьмы без денег, документов и телефона, зато снабдили СИМ-картой, приказав немедленно ее подключить и 24 часа в сутки быть на связи.

Домой Володя, конечно, добрался, но потом две недели ходил к психологу — специалисту по психологии катастроф. Сознание бывшего госслужащего отказывалось принимать возможность таких издевательств в государственном учреждении. Кроме психолога Кобец сразу пришел в правозащитный центр «Вясна», председатель которого Алесь Беляцкий, к слову, сидит в тюрьме с 5 августа. Но тогда, в конце января, именно Беляцкий и его коллега Валентин Стефанович помогали Кобецу справиться с ситуацией. Для начала — хотя бы морально. И искали выход. Но выхода не было.

Когда меня перевели под домашний арест и я смогла общаться с мамой, она мне сказала: «Я видела Володю Кобеца. Он выглядит таким угнетенным — похоже, в СИЗО КГБ с ним что-то сделали». То, что с Володей что-то не в порядке, замечали многие, как выяснилось позже. А с ним было не в порядке всё. Уже в июне, когда меня освободили из-под стражи и мы сидели на кухне и пили вино, Володя сказал:

— Я больше так не могу. Они не оставляют меня в покое.

— Чего они от тебя хотят?

— Всего! — выдохнул Кобец. — Я или сопьюсь, или уеду.

Потом он рассказал, как пытался разговаривать с кагэбэшниками. Он убеждал их, что их путь — тупиковый, что полит-заключенных нужно освобождать. Они, в свою очередь, делали ему «сладкие» предложения: например, участвовать в парламентских выборах. Само собой, обещали полную поддержку. Потом, после заявлений нескольких белорусских оппозиционных структур о намерении участвовать в этих выборах, Володя говорил: «Да, похоже, они решили создать фракцию КГБ». А еще — предлагали придумать собственный проект для неправительственных организаций — все равно какой: «Получишь финансирование — и можешь ничего не делать». Володя объяснял, что получать внешнее финансирование вроде как незаконно, но его убеждали: у нас богатый опыт подобной работы, есть готовые схемы.

1 апреля, в тот самый день, когда из-под подписки о невыезде сбежала Наташа Радина, Володины кураторы потребовали, чтобы он никуда не выходил из дома, вышел в скайп и не отходил от компьютера, — проверяли каждые полчаса. Кобец до сих пор убежден, что они опасались массового побега. Требовали звонить всем знакомым и спрашивать, где Радина. А Володя был счастлив, что ей удалось бежать от КГБ, да еще и так символично — в День дурака.

Кагэбэшники любили хамски демонстрировать, что они следят за всеми и прослушивают все телефоны. Однажды его спросили: «А вот Халип разговаривала по телефону с послом Словакии, они договаривались о встрече. Расскажи, о чем шла речь на той встрече?» Володя говорил, что понятия не имеет, хотя знал всё.

А летом ему предложили написать статью для газеты «Народная воля» — о необходимости диалога Запада с Лукашенко. И Володя выполнил задание. Он написал. Статья называлась «Диалог с прорвой». Там был такой текст: «После событий 19 декабря, судов и жестких приговоров на месте потенциального партнера по диалогу образовалась пропасть. А диалог действительно был возможен. Только вестись он мог не об условиях, обеспечивающих продление срока для нынешней власти, а о проведении новых — честных и свободных — выборов и о судьбе тех представителей номенклатуры, которые не запятнали себя репрессиями политических оппонентов. Все они при определенных переговорами условиях могли бы избежать преследования. Судьбы же тех, кто совершал злодеяния, решил бы суд».

Статья еще не вышла, когда «кураторы» завопили: ты чё, в натуре, не въезжаешь, с кем связался? Володя понял, что пора бежать. Паспорт ему незадолго до того вернули. Правда, после того как закончился срок действия шенгенской визы. Смешные, ей-богу. Виза — дело наживное.

Володя тайно сбежал в начале августа. А в сентябре рассказал на сайте той же «Хартии-97», что был завербован. У него не было выбора, сотрудничать ли с КГБ. Он не собирался этого делать, но подписал согласие, чтобы вырваться из ада. И выбор у него был другой: спиться или тайно уехать. Кобец предпочел уехать. И сейчас Володя может наконец спокойно говорить о том, что происходило с ним в тюрьме КГБ. Ему больше не нужен психолог.