Ирина Халип: Нужно воевать, другого пути нет

Известная белорусская журналистка рассказала, почему СМИ в условиях диктатуры не могут быть «над схваткой».

Известная журналистка, жена лидера гражданской кампании «Европейская Беларусь», бывшего кандидата в президенты Андрея Санникова Ирина Халип в интервью немецкой газете «Menschen machen Medien (перевод — сайт Charter97.org) рассказала о смелости в журналистике, почему СМИ в условиях диктатуры не могут быть «над схваткой» и фильме «This Kind Of Hope» («То самое чувство надежды»), который вышел в прокат в Германии.

— Что для вас означает смелость в журналистике?

— Для меня это означает — просто делать свою работу, не задумываясь над тем, смело ли это, рискованно ли, опасно ли. И не пытаюсь оценить себя в профессии – достаточно ли я смела, хорошо ли я справляюсь, нужно ли другим то, что я делаю. Так что ничего особенного.

— После того, как режим Лукашенко признал вас виновной в «организации и подготовке действий, серьезно нарушающих общественный порядок» и приговорил вас к двум годам лишения свободы условно, которое вы полностью отбыли, вы все равно остались в Беларуси. Хотя вашему мужу Андрею пришлось уехать в ссылку. Почему вы остались?

— Это было очень трудное решение — совместно с Андреем. Нам было очень важно прийти именно к такому решению, мы долго вместе обсуждали возможные пути. Конечно, это было рискованным решением. Угрозы были постоянно. Но это дало мне возможность еще несколько лет поработать в Беларуси и поддержать моих родителей и свекровь.

— Вы решили отправиться в изгнание в 2020 году после протестов. Что изменило ваше мнение?

— Если бы я села в тюрьму еще раз (а я бы обязательно там оказалась, как и все мои коллеги, которые не успели эвакуироваться), то родители и свекровь этого бы не выдержали. Они бы не выжили. А Андрей вряд ли смог бы продолжать работать, зная, что я в тюрьме. Это во-первых. А во-вторых, после полного разгрома независимых медиа в Беларуси наступил тот самый момент, когда голос из-за границы становится громче. Эффективность и продуктивность работы моей многократно возросла.

— Как изменилась ваша работа с тех пор, как вы приехали в Польшу? Для каких изданий вы работаете?

— В моей работе мало что изменилось – как писала о Беларуси, так и пишу. Только спектр тем стал шире — теперь я свободно перемещаюсь по Европе и могу ездить в командировки, работая над темами, не связанными с Беларусью. То ест моя работа немного «глобализировалась». Я по-прежнему работаю в любимой «Новой газете» — правда, после начала полномасштабного вторжения часть редакции уехала из России в Латвию и создала дружественное издание «Новая газета. Европа». Так что у меня не только сохранилась читательская аудитория, но еще и увеличилась.

— Насколько международные СМИ интересуются ситуацией в Беларуси?

— Разумеется, на фоне войны в Украине и борьбы Израиля с терроризмом тема Беларуси уходит с первых полос. Тем не менее Беларусь по-прежнему в фокусе журналистских интересов, в том числе благодаря белорусским независимым журналистам в изгнании, политикам и правозащитникам, которые не позволяют Беларуси окончательно исчезнуть, став привычным черным пятном на карте.

— Вы долгое время работали белорусским корреспондентом «Новой газеты». После того как Путин прекратил публикацию, вы все еще можете на них работать и каким образом? А как обстоят дела у коллег в России?

— «Новая газета» в России лишена статуса медиа после начала войны. А «Новая газета Европа» обо всем пишет свободно. Так что моя основная работа сейчас — для «Новой газеты Европа». Коллеги в России вынуждены, чтобы сохранить жизнь и свободу, соблюдать некоторые новые правила. Но они по-прежнему отважно пишут правду.

— Какова сегодня ситуация с журналистами в Беларуси?

— Журналистов в Беларуси не осталось вообще (я, конечно, не имею в виду пропагандистов из государственных медиа). Журналисты или в изгнании, или в тюрьме. Ни одного независимого медиа в Беларуси больше нет. У меня болит душа за моих коллег, которые сейчас сидят в тюрьмах. Что касается тех, кто успел бежать, то, конечно, изгнание создает немало трудностей в работе, но, поверьте, открывает огромные возможности для независимой журналистики.

— В фильме, а также в трейлере есть сцена, когда вас с мужем арестовали в 2010 году после демонстрации против Лукашенко, вы говорили с журналистами по телефону, а полиция вырывала вас из машины. Насколько важен интерес прессы и общественности для вашей безопасности?

— Я в момент нашего ареста была в прямом эфире российской радиостанции «Эхо Москвы» (этого радио в России больше нет, его уничтожили). За ночь эта запись облетела весь мир, и даже те, кто не слишком внимательно следил за новостями из Беларуси, узнали, что у нас на самом деле произошло. Так что роль медиа – ключевая. Мы давно говорим, что гласность – это безопасность. Конечно, напрямую интерес журналистов никому не может обеспечить безопасность. Но спасти жизнь – может.

— Когда режиссер Павел Сичек обратился к вашему мужу с просьбой снять документальный фильм, насколько вам понравилась эта идея?

— Я поддержала эту идею. Я считаю, что фильм может помочь очень многим людям в Европе понять, что происходит в Беларуси. Павел снял замечательный фильм, очень глубокий и тонкий. Я благодарна ему за эту трудную, но такую важную для моей страны работу.

— Как журналист, что вы чувствовали, когда участвовали в съемках фильма о вас и вашем муже?

— За многие годы репрессий мы с Андреем привыкли к этому. Я однажды в шутку сказала, что за свою журналистскую жизнь дала больше интервью, чем взяла. Будучи журналистом, я знаю, как важно распространение информации, и никогда – даже будучи смертельно усталой – не отказывалась от интервью или комментариев для моих коллег. Потому что каждое слово о ситуации в Беларуси должно звучать как можно громче.

— Когда журналисты занимают политическую позицию, их часто обвиняют в отсутствии нейтралитета? Возможен ли нейтралитет в условиях диктатуры? (В чем разница между журналистикой и активизмом?)

— Мне кажется, это искусственно – пытаться разделить журналистику и гражданскую позицию, противопоставить их друг другу. Возможно, в мире свободных выборов, свободы собраний и выражения это имеет смысл. Но в тоталитарных государствах одно не может существовать без другого. Когда идет борьба добра со злом, сохранять нейтралитет для журналиста просто непрофессионально. Нужно воевать, другого пути нет.

— Европа, как и Германия, сталкивается с националистическими тенденциями. Какой совет вы могли бы дать своим коллегам в Германии, чтобы они сами были смелее?

— Журналистика предполагает смелость, и еще на этапе выбора профессии человек, который решил стать журналистом, осознает, что может оказаться в зоне риска: работать на войне, оказаться в центре столкновений протестующих с полицией, затронуть чьи-то финансовые или политические интересы – никто не знает, работа над какой темой подвергнет журналиста риску. И все, кто идет в профессию, об этом знают с самого начала. Так что давать советы о том, как стать смелее, — все равно что учить журналистике состоявшихся профессионалов. Мои коллеги в Германии – журналисты экстра-класса, я искренне восхищаюсь их работой и всегда благодарна им за поддержку и за интерес к ситуации в моей стране.