Геннадий Бурбулис: Беларусь заслужила европейский путь

25 лет назад в белорусских Вискулях были подписаны Беловежские соглашения, которые Геннадий Бурбулис называет оптимистичной трагедией и цивилизованной формой выхода из исторического тупика.

Госсекретарь России (1991-1992), соратник Ельцина, один из авторов и подписантов Беловежских соглашений Геннадий Бурбулис в интервью «Радыё Свабода» рассказал, что даже при огромном желании некоторых “интеграторов” СССР все равно бы развалился, поскольку был запрограммирован на развал со дня своего основания.

“Советский Союз был обречен на смерть уже в 1917-м, в 1922 году, когда братоубийственная гражданская война, этакий кровавый референдум большевиков, завершилась основанием СССР, которое санкционировали Россия, Украина, Беларусь и Закавказская республика. Он был изначально зачат в позорной среде.

Наша родина Советский Союз была зачата в форме насилия, через презрение ко всем формам человеческой жизни и достижениям цивилизации. Это был акт насилия, и эта родовая травма преследовала советскую империю все ее трагические и иногда славные годы.

Наша задача была в том, чтобы обеспечить эволюционный переход советской тоталитарной системы в новое государственное, правовое, духовное качество.

В сложнейших условиях мы один раз пытались, и 20 августа должно было начаться подписание договора о союзе суверенных государств, где была, может, последняя возможность трансформации советской империи в некое новое образование с последующей системой самоопределения.

Но это было сорвано ГКЧП 19 августа. Я до сих пор считаю, что мое определение ГКЧП как политического Чернобыля советской тоталитарной системы – верное, справедливое, образное и глубокое”, – говорит Бурбулис.

– Вы говорите «наша родина». Уже 25 лет большинство белорусов своей родиной называют Беларусь… Как вы считаете, это не случайно, что это историческое соглашение было подписано именно в Беларуси, на то время одной из наиболее советских республик?

– Во-первых, это была настоятельная инициатива Станислава Шушкевича, в то время руководителя Беларуси, председателя Верховного Совета. Во-вторых, именно в своей уникальности Беларусь была тем жизненным, геополитическим и, может, точнее, человеческим и морально-духовным пространством, где мы могли и должны были встретиться. Шушкевич просил встретиться и помочь с решением конкретных хозяйственных проблем энергоснабжения и других жизненно важных задач выживания.

– Так он не знал, чем все закончится?

– Он не знал, чем это закончится. Мы начали собираться 1 декабря. Украина впервые провела выборы президента и референдум, чтобы подтвердить Акт о независимости, который был принят 24 июня. Эти обстоятельства были весьма существенны для того, чтобы обсудить качественно новую ситуацию, которая сложилась на пространстве советской системы.

Назарбаев 1 декабря также стал президентом. В новом статусе мы его тоже пригласили и думали совместить наш официальный, деловой и дружеский визит в Беларусь с назревшей, перезревшей встречей ближайших соратников. Между нами уже были двусторонние переговоры, и мы неоднократно пытались убедить Горбачева и его помощников искать новые пути, учитывая уже нашу деятельность, активность, позицию и интерес.

– Беловежские соглашения – это всего две с половиной страницы, которые изменили карту мира. В своих мемуарах Станислав Шушкевич пишет о том, что это была ваша формулировка, что «Советский Союз как субъект международного права и геополитической реальности прекращает свое существование». Позже Шушкевич с иронией говорил, что ему было обидно, что такую совершенную формулировку придумал марксист-ленинец, преподаватель курсов истории КПСС и марксистско-ленинской философии Бурбулис, и что с того времени он начал уважать советских философов. Как быстро и с чьим участием были разработаны Беловежские соглашения?

– Я был членом КПСС, и достаточно сознательно, но историю КПСС не преподавал никогда. Я дипломированный философ, философ по образу мышления и души.

Что касается формулировки. Я благодарен Станиславу Станиславовичу за настойчивое авторское подчеркивание, но все, что мы тогда делали, это было коллективное творчество. Это тот случай, когда мы не собирались принимать документы такого масштаба и уровня. Мы собирались добросовестно, глубоко, всесторонне, с пониманием последствий изучить и осмыслить новую ситуацию.

А новизна была радикальная, потому что Украина результаты референдума и выборов главы государства категорически аттестировала как полную государственную независимость, полный суверенитет Украины. Было создано новое название, было объявлено о денонсации договора 1922 года. И надо было понять – а что дальше?

Как мы могли бы в этой ситуации вернуться к диалогу, вернуться к той же самой культуре памяти, историческому и человечному содержанию нашей жизни, когда уже собственно в Вискулях категорически выяснилось, что Леонид Кравчук не допускал никаких разговоров и дискуссий о каких-то обновленных союзных устремлениях.

– А Станислав Станиславович? Так же категорически не допускал?

– Станислав Станиславович как хозяин был корректен, дипломатичен. Но у Бориса Николаевича была другая сверхзадача – постараться все же убедить Кравчука и украинских коллег не формулировать так жестко и так резко эту историческую новизну, а понять, что нас многое связывает и есть определенные общие задачи на формирование новой государственности, новой системы ценностей.

И когда Кравчук сказал: «Нет, я не имею полномочий. Народ свой выбор сделал, я эту тему не могу обсуждать», – это была историческая, человеческая, переломная ситуация. И что делать дальше?

Это было 8 декабря 1991 года. Ни один союзный орган не работал. В условиях хаоса и неопределенности ни один орган ничем не руководил. Михаил Горбачев, хорошо зная это состояние, старался не обращать на это внимания, надеясь, что можно будет кого-то уговорить, убедить. Мы допустить не могли, что мы садимся на самолет и разъезжаемся, ничего не понимая, как в дальнейшем взаимодействовать.

Но самое главное – на нас лежала ответственность. 150 миллионов России, 50 миллионов Украины, родная Беларусь. Мы должны были друг другу объяснить, как мы будем решать это разрушенное наследство. Мы понимали, что эта неопределенность грозит переделом советского наследия, в том числе и кровавым. Поскольку хаос и полная неопределенность всегда стимулируют не только злые силы, но и стихию.

Договорились еще подумать вместе. Так возник термин. «Хорошо, союз не подходит – аллергия и зловещая память. А как содружество?» Никаких специальных обязательств, никаких притязаний, никакого ущемления. Диалог дружественных стран, народов, руководителей.

«Содружество? Да». Кто будет возражать из нормальных людей, когда нормальные люди задумались о том, чтобы вместе выйти из этой беды и тяжелой ситуации с вдохновением? «Мы – свободные, независимые». Но бремя ответственности только увеличивается. И в этот момент коллективного творчества и родилась эта формулировка.

Она действительно удачная, потому что она закрепила в юридической форме то, что фактически 24 августа произошло. Советский Союз прекратил существование после того, как ГКЧПисты были изолированы в «Матросской тишине», после того, как мы доставили Горбачева в Москву из его Фаросского заточения, как иногда говорят…

– Тогдашний премьер Беларуси Вячеслав Кебич в своих мемуарах сейчас пишет о том, что он был против подписания, что его фактически вынудили подписать Беловежские соглашения. В своей последней книге он выступает чуть ли не сторонником «русского мира». Не могли бы вы вспомнить его роль и позицию 25 лет назад?

– Человек имеет право на такую память. Это был прекрасный премьер-министр, прекрасный руководитель, хозяйственник. Может, даже в каких-то нюансах он мог быть не согласен тогда. Но не по сути.

Его оценка сегодня … Я к этому отношусь с пониманием и терпимо. Речь идет о том, что мы были сформированы в системе, которая надолго и глубоко каждого человека травмировала ментально, ценностно-духовно. Для многих людей моего поколения, и для шестидесятилетних до сих пор эта боль существует.

Я называю это состояние фантомной болью. Империя распалась, а осталась имперскость, какое-то несознательное желание найти внешний стабильный и величественный образ некой выставочной социальной стабильности. Кого-то по природе мышления завораживает плановая экономика с бесконечным перечислением – кто, куда, кому и когда должен дать.Все это было, но не у каждого человека есть обостренное чувство собственной гордости, еще больше в дефиците у нас ценность свободы, ответственности, личного отношения к истории твоей родины, судьбы твоего народа. В данном случае я Кебича понимаю, я его не осуждаю.

– Но не заставляли подписывать?

– Нет, конечно. Его никто не насиловал…

– За эти 25 лет независимости в Беларуси часто звучали два тезиса. Один – независимость упала с неба, это была цепная реакция после путча, а второй – это результат борьбы поколений белорусов. Как вы считаете? Важно ли это сейчас?

– История каждого народа, какая бы она ни была – позитивная, трагическая, зараженная имперской радиацией, или европейская, демократическая, история каждого народа – это и конкретные люди, и конкретные периоды, когда состояние достойного поступка, жизни становится востребованным. Для меня очевидно, что для белорусской сегодняшней истории были одинаковы и та, и другая энергия жизни. И бесконечная дисциплинированность, трудолюбие, совестливость… Всегда это была территория порядка, жизненного героизма белорусских партизан… Наши коллективные испытания в войне… Долготерпение белорусских граждан и достаточная гибкость партийных руководителей Беларуси, которые…

– Идеализируете вы белорусов… А кто ваш личный герой независимости Беларуси?

– Здесь не нужно ничего выдумывать. Такая совестливость Станислава Шушкевича, такое у него в хорошем смысле искреннее желание решить проблемы республики, на его плечи и блестящую голову упавшие, его вдумчивое мышление глубокого ученого и его чрезвычайные человеческие качества. Он – герой для меня.

– Вы внук литовских эмигрантов. Литовцы одни из первых боролись за независимость в СССР и пробили этот потолок. Вы упоминаете жесткую позицию Кравчука. Украинцы провели референдум о независимости, и этот референдум до сих пор имеет силу. В Беларуси не было референдума о независимости. Возможно, тогда белорусы не были готовы, возможно, тогда бы не проголосовали за независимость, за них это сделали элиты. Вы начали анализировать черты белорусского народа … Может, эта неопределенность и неготовность и привели к тому, что Беларусью 22 года руководит Александр Лукашенко?

– Это очень интересный и очень сложный вопрос. Если понимать, как складывалась мировая история, какие события сопровождали ту или иную нацию, то очевидно, что Лукашенко не сам по себе существует в новой истории Беларуси. Еще раз повторяю. Империя советская распалась, а имперскость продолжает существовать.

И имперскость, с одной стороны, это и добросовестное, терпеливое, послушное поведение большинства людей в бесконечном терпении и доверии к действующей власти. Имперскость – это некоторые глубокие, серьезные ошибки тех руководителей, в руки которых власть попадает и которые распоряжаются ею на сосбственное усмотрение, используя различные методы и средства удержания власти. Имперскость – это еще и отсутствие у большинства людей внутреннего запроса на свободу и ответственность, а если говорить точнее, достоинства.

– Вы описали теперь и Беларусь, и Россию.

– Да.

– 25 августа на внеочередной сессии ВС Беларуси Декларации о суверенитете Беларуси, принятой в 1990-м, придали статус закона. В тот день перед голосованием лидер оппозиции БНФ Зенон Позняк в своем выступлении говорил, что не надо рассчитывать на то, что демократия придет из России, он предостерегал депутатов от чрезмерной эйфории от Ельцина и его команды. Это было неожиданно для многих тогда. Давайте попробуем оценить это заявление через 25 лет.

– Предупреждение абсолютно к месту, верное. Оно было сделано человеком мудрым, который на то время больше всех нас знал цену свободы и демократии. Я думаю, что мое объяснение причин того, где мы с вами сейчас живем, присутствовало в том предупреждении.

– После аннексии Крыма и военных действий на востоке Украины является ли Россия угрозой для независимости Беларуси?

– Россия не может стать угрозой для Беларуси. Мы просто видим некоторые затянутые маневры с одной стороны, с другой стороны. Мы видим отсутствие влиятельных элит в Беларуси и России, которые бы соединяли всю интеллектуальную, практическую, общекультурную, общечеловеческую солидарность… Но нас бесконечно много связывает, и я не сомневаюсь, что Россия станет страной конституционного гуманизма. Я не сомневаюсь, что Беларусь также заслужила хороший, понятный, содержательный европейский путь, и не только по своему уникальному географическому положению, но и по своим духовному, моральному, человеческому содержанию.