Дмитрий Дрозд: Лукашенко живет на земле, которая принадлежит мне

«Дрозды принадлежали моим предкам, и у меня есть все документы на эту землю. Более того – даже название эта территория получила по имени моих предков», - говорит активист «Европейской Беларуси».

«Если бы каждый беларус попытался изучить историю своих предков, мы бы сейчас имели другую историю и другую страну», – считает историк-архивист Дмитрий Дрозд, политзаключенный по делу 19 декабря, освобожденный 13 августа 2011 года.

С Дмитрием Дроздом беседует сайт ucpb.org .

– Дмитрий, Вы историк, архивист. Я слышала, Вы написали книгу. Расскажите, пожалуйста, что за книга.

– Книга называется «Землевладельцы Минской губернии в 1861-1900 гг.». Это результат моей работы в архивах. Сначала просто искал своих предков, но потом решил полученную об этих местах и людях информацию обобщить для тех, кто тоже будет искать – чтобы им уже легче было. Теперь можно, просмотрев эту книгу и обнаружив имя своего предка, пойти в архив и взять соответствующие документы. Там предельно мало лирики, только научные документы и ссылки на научные документы. Мне говорят: «Дай почитать!», а читать там нечего – это для тех, кто интересуется своей родословной. Справочник.

– И что Вы нашли в архивах о Ваших предках?

– Мои предки тутэйшыя, они сами были крестьяне, получили свободу в 1861 году, скопили денег и купили землю. Сами своим трудом добивались полностью всего. Первое упоминание моих предков, которое я нашел – 1752 года. Они жили на территории деревни Заречье на берегу Минского моря, она до сих пор существует. Мой самый первый из известных мне предков упоминается как Дроздовский.

С самого детства я знал, что мои предки были раскулачены и сосланы на Соловки. Бабушка, которая была свидетельницей и участницей тех событий, до сих пор жива. И она до сих пор запугана, не хочет об этом говорить, для нее это закрытая тема. Я ей говорил: «Времена поменялись!», А она: «Внучек, КГБ то же, все то же…». И как показали события 19 декабря, она оказалась, конечно, во многом права.

Моих предков посчитали кулаками, хотя на тот момент они не пользовались ничьим трудом – ни наемным, ни подневольным, у них были дачные домики на том месте, где сейчас резиденция Дрозды. У них был дачный бизнес и это посчитали нетрудовыми доходами. В 1892-93 гг. мои предки купили участок земли по размеру в два раза больше, чем теперешний парк Горького. 58 гектаров. На тот момент называлась Мигуранка-дуды. А фамилия моих предков – Дроздовские, Дрозды – Дуды-Дрозды и по созвучию фамилия моих предков в укороченном варианте перенеслась на название местности. В 1926 году этот участок уже назывался Дрозды. Я сначала думал, что мои предки получили фамилию по названию деревни, а оказалось, что наоборот – Дрозды получили свое название по фамилии моих предков. И вот мой предок Павел Алексеевич, у него было три сына и дочка Варвара – они там жили, а минчане приезжали, отдыхали в дачных домиках.

Сколько домиков располагалось на этих 58 гектарах, у меня точных сведений нет, но на те несчастные 4 сотки, которые назывались дачами при позднем социализме, это, конечно, совсем не было похоже. Такой же кооператив был в деревне Веселовка в районе нынешнего Комсомольского озера. Там было имение Кальварышки, в котором примерно на такой же по размеру территории располагалось всего 7 дачных домиков. Участок моих предков уже тогда был ближайшим к Минску дачным местом, граница города и уезда проходила прямо по территории их участка.

– Вы могли бы претендовать на этот участок, если бы у нас были соответствующие законы?

– Нет, конечно. Что претендовать? Это моя земля. Это мое – у меня есть все документы на эту землю. Все купчие.

– Лукашенко живет на Вашей земле сейчас?

– Да.

Моих предков раскулачили. Вот Павел Алексеевич, у него было три сына и дочка. Всех их вместе с семьями в 1930 году запихнули в поезд и увезли в Архангельский край. И за полгода там умерли 3 из них: два брата Григорий и Василий и жена третьего брата, Романа, – Ксения. Т.е. их, скорей всего, просто бросили в лес – как в те времена делалось – Сын Григория Николай, который убежал оттуда, его поймали и в Куропатах расстреляли как польского шпиона.

Мой прямой предок Константин, сын одного из братьев, Григория, – на момент раскулачивания уже был женат. И женат был на батрачке. Его тогда дед отделил, и он жил уже своей семьей там же в Дроздах. Он по тем законам считался середняком и под раскулачивание не попал.

Я еще родился там. Мой дед работал в Дроздах садовником, знал Машерова.

Вот эта земля вся в Дроздах, которая сейчас ограждена забором, она принадлежала моим предкам. Потом Советская власть у них забрала эту землю, им оставили усадебки маленькие. Сначала сделали пионерский лагерь. В доме моего пра-пра-прадеда был пионерский клуб. Какой-то домик из дачных они отвели председателю сельсовета. Короче, все разделили. Потом там были дачи НКВД на карте 34 года.

А дачи НКВД в то время очень часто были не так, как мы сейчас понимаем – дачи, а это как в Куропатах. То есть там как будто бы дачи, но там забор, и там просто расстреливают людей. Прямой информации нет, что там было именно место расстрела. Но косвенно это подтверждается тем, что когда немцы пришли, то сразу устроили там концлагерь. А известно, что, как правило, они делали свои концлагеря там, где место было уже оборудовано соответствующим образом. Т.е. они брали лагеря НКВД, которые уже существовали, там уже бараки были, что-то еще…

Так и получается, что на нашей земле сначала был пионерский лагерь, потом «дачи НКВД», потом стали там расположили дачи ЦК – там жил или Пономаренко, или Машеров – кто-то такой.

– Дмитрий, как вы оказались в числе политзаключенных? За что Вы попали в тюрьму?

– Согласно приговору я нанес не менее трех ударов по заградительным щитам и защитным сооружениям и не менее двух ударов по рукам оператора. Кстати, того же самого, который фигурировал и в деле Лебедько. Только за это. Причем на видео видно, что стекол я не бил – я нанес удар по доске, стекол уже не было.

– Вы потеряли работу в связи с этим делом? Где Вы работали?

– Нет, я не работал на это государство. Я заработал денег в Москве, а тут моя основная работа – в архивах. Книгу я издал за свой счет, тираж небольшой, но она есть во всех крупных библиотеках. Получил тираж как раз накануне выборов.

– Появились ли для Вас какие-то ограничения для работы в архивах?

– Для меня конкретно ограничений нет, но есть наши общие ограничения. Хотел отсканировать документы по 30-м годам – списки лишенных избирательных прав – социально чуждых элементов: кулаков, детей дворян, священников и т.д. Их лишали избирательных прав. Они были люди второго или даже третьего сорта. Я хотел отсканировать для себя. Так мне не дали. Мне сказали: Нет, нельзя – тайна личной жизни… Хотя какая тайна? На все документы, которым больше 75 лет, авторские права не распространяются, тайной личной жизни они уже не могут быть.

– Работники архива не знакомы с законами?

– Они их интерпретируют так, как им нравится. Их волнует, чтобы у них не было проблем. Они говорят: «К нам потом люди приходят, жалуются…» Но я думаю, что это только разговоры. На самом деле, когда начали «Карту поляка» выдавать, то многие люди стали в архивах искать свои польские корни для ее получения. И тогда стали предприниматься специальные меры, чтобы люди не могли попасть в архив и разыскать ничего.

– Почему?

– Ну, отношение нашего государства: человек не может быть беларусом и иметь «Карту поляка». Как это? Стали создаваться препоны для людей, интересующихся своей родословной. Даже те архивные фонды, которые были открыты в начале 90-х, были закрыты. Особенно те документы, которые касались беларусского национального движения. Их очень сложно получить до сих пор.

– Ну, да, наша идентичность ведет свое начало с Великой Отечественной.

– Да. Наша официальная идеология не устает повторять, как «весь народ падняўся, і гразнымі пальцамі ня трэба чапаць». А те, кто думает по-другому – это враги.

– Наше государство считает, что вообще думать не надо. А для Вас вторая мировая – это что?

– Вот на примере моих предков, моей семьи на момент, когда пришли немцы, для них Советская власть была такая вражеская власть!.. Вот представьте: моих предков реально коммунисты уничтожили больше, чем немцы. И потом, когда немцев уже прогнали, снова: одному моему деду было 17 лет, а другому предку было уже 54, так их обоих погнали на фронт, на передовую. Один сразу погиб в первый же месяц, а другого прилично покалечило. Их погнали искупать свою вину кровью за то, что были на оккупированной территории. И уже из Советских архивов мне родственник в Москве достал документ, когда мою тетушку допытывают в КГБ, она говорит: «В моей семье всегда были антисоветские взгляды». Представьте: вся семья полностью была уничтожена. Они жили хорошо, они работали, не использовали никакого труда наемного или подневольного.

– Те, кто хорошо работает, мешают. Мешали тогда, мешают сейчас.

– Да, они всего добились своим трудом, а их уничтожили. И поэтому слышать, когда «батька» говорит: «Да у меня в шкафу до сих пор партбилет хранится», – лично для меня это… Вообще, изучение семейной истории для каждого беларуса стало бы открытием. Они живут в каких-то иллюзиях. А копнуть: сколько было разрушено семей… Если бы каждый беларус попытался изучить историю своих предков, мы бы сейчас имели другую историю и другую страну.